такой уважаемый человек, как мистер Киркпатрик, оказал тебе подобную любезность, отказывать без веских причин попросту неприлично. Да и как это великодушно с его стороны!

— Можно написать, что вы приедете вместо меня, — предложила Синтия.

— Нет-нет! Это никак невозможно, — решительно возразил мистер Гибсон. — Негоже так вот переуступать приглашения. Но отсутствие достойных платьев представляется мне крайне надуманным предлогом, Синтия, если только у тебя нет какого-то иного.

— Для меня это самая что ни на есть существенная причина, — сказала Синтия, поднимая на него глаза. — Позвольте мне самой судить об этом. Ехать в отрепьях негоже, ведь, даже когда они жили на Доути-стрит, тетушка одевалась с большим тщанием, а теперь Маргарет и Хелен выросли, часто бывают в свете… Я вас прошу, больше ни слова об этом; я знаю наверняка, что из этого выйдет неловкость.

— На что же, позволь, ты потратила все свои деньги? — осведомилась миссис Гибсон. — Ты же получаешь двадцать фунтов в год благодаря мне и мистеру Гибсону; я убеждена, что ты не могла истратить больше десяти.

— У меня почти не было гардероба, когда я вернулась из Франции, — тихо проговорила Синтия; расспросы явно ее встревожили. — Я вас прошу, давайте примем решение прямо сейчас: я не могу ехать, и больше тут не о чем говорить.

Она встала и стремительно вышла из комнаты.

— Ничего не понимаю, — высказалась миссис Гибсон. — А ты, Молли?

— Нет. Я знаю, она не любит тратить деньги на наряды и вообще очень экономна.

Молли произнесла эти слова, а потом подумала, не стоило ли промолчать.

— Так, значит, эти деньги где-то у нее лежат. Я давно подметила, что, если ты не потакаешь своим прихотям и не тратишь направо и налево, в конце года, как правило, удается отложить некоторую сумму. Я ведь говорила об этом, и не раз, да, мистер Гибсон?

— Возможно.

— Так подойдите с этими мерками и к Синтии, но тогда у меня остается вопрос: что же случилось с ее деньгами?

— Я не знаю, — проговорила Молли, поняв, что вопрос адресован ей. — Возможно, она отдала их кому-то, кто в них нуждался.

Мистер Гибсон отложил газету:

— Совершенно очевидно, что у нее нет ни нарядов, ни денег, которые необходимы для этого визита в Лондон, а также что она хочет избежать дальнейших расспросов на этот предмет. Она любит загадки, я же их терпеть не могу. Тем не менее я считаю, что ей было бы полезно поддерживать светские или даже дружеские отношения — не знаю, как оно там называется, — с родней отца. Я с радостью ссужу ей на это десять фунтов; если же этого недостаточно, то либо тебе придется что-то добавить к этой сумме, либо ей поступиться какой-нибудь мелкой премудростью туалета.

— Я в жизни своей не встречала столь доброго, милого и щедрого человека, как вы, мистер Гибсон! — произнесла его жена. — А ведь вы всего лишь отчим! И как вы заботитесь о бедной сироте, о моей дочери! Впрочем, Молли, милочка, ты не можешь не признать, что и тебе очень повезло с мачехой. Разве нет, сердце мое? А какие счастливые часы предстоят нам с тобою наедине, когда Синтия уедет в Лондон! Иногда мне даже кажется, что с тобою ужиться проще, чем с ней, хотя она моя родная дочь; твой дорогой папа, безусловно, прав: она очень любит всякие загадки; у меня же скрытность и любые недомолвки неизменно вызывают отвращение. Десять фунтов! Этого, разумеется, хватит на пару новых платьев и на новый капор, и я даже не знаю, на что еще! Дорогой мой мистер Гибсон, какая несказанная щедрость!

Из-под газеты долетел невнятный звук, сильно напоминающий фырканье.

— Можно мне пойти сказать ей? — спросила Молли, вставая.

— Конечно ступай, дорогая. Скажи ей, что, отказавшись, она проявит черную неблагодарность, что твой отец очень хочет, чтобы она поехала, а еще скажи, что крайне неосмотрительно отвергать приглашение, которое со временем может распространиться на всю семью. Я уверена, что если бы они пригласили меня — что им, разумеется, и надлежало сделать, — не скажу, что прежде Синтии, потому что я никогда не думаю о себе, и вообще я самое незлопамятное создание на свете, когда речь идет о мелких обидах, — но когда они пригласят меня, а это обязательно произойдет, то я не успокоюсь, пока посредством мелких ненавязчивых намеков не уговорю их пригласить и тебя тоже. Месяц-другой в Лондоне, безусловно, пойдет тебе на пользу, Молли.

Молли вышла из комнаты еще до того, как полностью прозвучала эта речь, мистер Гибсон же был погружен в чтение газеты; тем не менее миссис Гибсон довела ее до конца, к немалому собственному удовлетворению; ведь все-таки какая радость, что хотя бы кто-то из членов семьи отправится в Лондон с визитом — может, это и не тот, кого следовало бы пригласить, но это, безусловно, лучше, чем ответить отказом и тем самым упустить такую возможность. А раз уж мистер Гибсон проявил столь несказанную доброту к Синтии, она тоже проявит доброту к Молли, оденет ее поизящнее, позовет в дом молодых людей (то есть, собственно, сделает все то, чего Молли с отцом делать совсем не хотели), а главное — снова выставит всевозможные препоны на пути их непринужденного общения, того единственного, свободного, открытого общения, столь желанного им, не омраченного постоянным страхом перед ее ревностью.

Глава 39

Тайные мысли всплывают на свет

Молли застала Синтию в гостиной; та стояла у стрельчатого окна, глядя в сад. Услышав шаги Молли, она вздрогнула.

— Ах, Молли! — проговорила она, протягивая руки навстречу. — Так хорошо, когда ты рядом!

Именно такие внезапные проявления приязни неизменно возвращали Молли к прежним чувствам в те моменты, когда она, пусть и бессознательно, начинала слегка отдаляться от Синтии. Внизу, в столовой, она мысленно упрекала Синтию за замкнутость, за все ее тайны; теперь же самая мысль о том, что Синтии стоило бы в чем-то быть какой-то другой, казалась ей предательством. Синтия, как никто другой, владела умением, которое описал Голдсмит:

Друзей отгонял, как охотник назойливых псов,

Он знал: если что, они сразу сбегутся на зов. [80]

— Знаешь, а я пришла сказать кое-что, что тебя, полагаю, обрадует, — начала Молли. — Тебе бы ведь хотелось поехать в Лондон, да?

— Да, но дело тут не в моем хотении, — ответила Синтия. — Не начинай все сначала, Молли; все решено; я не могу ехать, хотя и не могу назвать тебе причины.

— Причина — в деньгах,